Анастасия Шибико - журналистка-расследовательница и директор Радио Вильне из города Бахмут, Донецкая область, 400-летнем городе на востоке Украины, за который девять месяцев шли бои и тысячи людей погибли защищая его. Каково это - заниматься журналистикой во время войны, покинуть свой город, перевести свою команду, редакцию и в то же время суметь раскрыть злоупотребления и коррупционные схемы, соблюдая при этом  профессиональную деонтологию и этику. Это история Анастасии и команды Радио Вильно, в переводе — Радио Свобода. Вся команда была вынуждена искать убежище. Анастасия бежала от войны, но попала под российской оккупацией под Киевом. Ей удалось выбраться через последний зеленый коридор, но пришлось оставить свои машины и оборудование из редакции, которою везла для релокации. Она продолжает вести репортажи и расследования с линии фронта, из Луганской и Донецкой областей, а также пишет для слушателей радиостанции, которой руководит. Мы встретились с Анастасией на Всемирной конференции журналистов-расследователей, проходившей в шведском Гетеборге. Мы много говорили и обменивались мнениями. Я восхищаюсь ее смелостью и упорством, с которыми она выполняет свою работу. Подробнее читайте в  ее интервью со мной:       

Kорнелия Козонак: - В чем сила прессы украинских журналистов, особенно с тех пор, как началась война, полномасштабное вторжение России в Украине?

Анастасия Шибико  - Мне кажется, украинские журналисты  понимают свою ответственность перед страной и свою ответственность за то, что происходит. То есть мы понимаем, что, если у нас high level коррупция - значит мы где-то недоработали. Мы как, стражи демократии, работали не так много, как надо было или не так усердно. Если у нас происходят подобные  вещи, гражданское общество может поменять все. Это четвертый год показал, 13- й год показал. И если у нас происходит что-то не то, это значит, что мы работаем не так много, как должны были бы.

Поэтому, мне кажется — это большая сила украинской журналистики - чувствовать ответственность за все, что происходит и понимать эту ответственность.

Поэтому главное, что было, когда началось полномасштабное вторжение: во-первых, мы готовились к этому, то есть мы встречались, и журналисты, и медиа менеджеры, мы планировали, что мы будем делать и как мы будем работать, когда начнется полномасштабная война, мы понимали, что она все равно будет. И второе это то, что мы решили оставаться в рамках журналистских стандартов и не превращаться в какую-то контрпропаганду на то, что делает Россия. Контрпропаганду на себя взяла страна. Они создали вот этот единый марафон и все остальное. Но те медиа, которые остались работать самостоятельно, они работают очень профессионально. И несмотря на то, что это война в их стране, на их территории. И с первых дней вторжения было очень много тренеров, фондов, которые предлагали: мы вас научим, как работать во время войны. И это очень, очень расстроилась из-за того, что: ребята, у вас никогда не было войны на вашей территории. Вы не понимаете нас, не надо нас учить, мы сами разберемся. И украинские медиа очень быстро разобрались, что и как делать. И начали просто работать очень много и очень усердно, и работать в рамках стандарта. Мне кажется, это самое главное. Самое важное это то, что  нам очень сильно помогло. 

Корнелия Козонак: - С тех пор как началась война я была на двух конференции журналистов расследователей Украины. И меня удивило, что во время войны журналисты очень много обсуждали и деонтологию, и этику, как писать, чтобы было правильно, даже несмотря на все, что происходило, журналисты держали стандарты журналистики.

Анастасия Шибико - Да, и еще мне очень нравится то, что у нас есть все-таки какая-то внутренняя цензура, но только на уровне, когда мы понимаем, что есть вещи, которые могут нам стоить безопасности реально, то есть не журналистам, а стране. Но все остальное коррупция и все то, что происходит не так, как должно происходить, это все расследуется. И даже в этом году в Перудже практически на каждой украинской панели спрашивали почему вы делаете что-то плохое про свою страну, то есть плохое, негативное? Российская пропаганда же это все перекрутила,  сделала по-своему, вы им преподнесли поводы. Мы говорим: ребята, нам ничего нельзя делать вообще? Российская пропаганда из воздуха делает свою пропаганду, им не нужны какие-то поводы, а нам все-таки жить в этой стране. И мы не оглядываемся на Россию. Мы делаем то, что мы должны делать, чтобы сохранить хоть какую-то демократию даже в условиях войны, к сожалению, в условиях войны. Поэтому мне кажется, то, что мы сейчас делаем — это уже и на перспективу для сохранения демократии, и того, за что мы боролись, за что умирали люди много-много лет.  И расследования в том числе- они очень сильно помогают.

Корнелия Козонак: - Вы руководили редакцией в Бахмуте, и вам пришлось оттуда переехать. Реолокироваться, если, так сказать, как вы выжили, как сумели сохранить редакцию, команду. Какие преграды были?

Анастасия Шибико: - Мы готовились, мы понимали. Мы не думали, что россияне будут бомбить всю Украину, бомбить Львов. Мы думали, что могут быть какие-то превентивные удары по Киеву. Мы не думали, что они пойдут техникой на Киев, но мы точно знали, что они будут захватывать Донецкую и Луганскую область, они будут пытаться это сделать. Мы же работали за 20 км от линии фронта на то время, и мы понимали, мы слушали риторику, мы смотрели, что происходит на временно оккупированных территориях. Мы понимали, что точно будут захватывать Донецкую, Луганскую область, поэтому мы готовились к тому, что нам надо уезжать.

Мы понимали, что мы будем первыми, кого сдадут, если россияне зайдут в Бахмут. Независимые медиа никому не нравятся, не нравятся ни многим местным, ни местной власти, и мы понимали, что нам будет очень несладко и в оккупацию нам точно нельзя попадать. Поэтому мы организовали жилье и условия для того, чтобы команда должна могла выехать. Мы решили, что сначала - здоровье жизни людей, а потом - работа и всё остальное с этим разберёмся, но главное спасти людей. Поэтому я вернулась с Востока 23 вечером, 23 в обед я была в офисе, уже воздух был настолько наэлектрифицирован, что я просто сказала всем идти домой и собираться, и выезжать сегодня или завтра. И люди уже в принципе были готовы, когда начались бомбёжки, они просто сели в машину, уже всё было готово, они поехали.

Я, к сожалению, попала в оккупацию в Киевской области. Мы потеряли из-за этого всю технику, потеряли личные две машины, которые использовали для работы, потеряли технику, которую мы вывезли из Бахмута. Часть мы отправляли почтой, и она 24-го в Харькове оказалась, к сожалению. А часть мы оставили в Киевской области, мы попали под Гостомель, и когда мы приехали забрать родственника мужа и ехать на Запад Украины, чтобы оставить там собаку и технику, и возвращаться в Киев, помогать военным, чеченцы уже поставили блокпост, и мы поняли, что мы никуда не уедем. Мой муж - бывший военный, и это нам просто было всё понятно.

Мы две недели были в оккупации это возле Гостомельского аэропорта. Мы все это видели, они сидели возле нас, возле домов, там ставили технику, а потом, когда российская разведка пошла по домам, мы  поняли, что у нас  пути назад нет, и мы с документами, деньгами, оружием, с мужем просто через забор или сами выбирались четыре дня и, переодевшись и спрятав оружие, попали на единственные зеленый коридор, который был из Киевской области, и нам повезло, что нас не проверяли. То есть мы приехали в Киев, выдохнули, потом поехали к моим родителям на Запад, во Львовскую область и фонд, который нам помогал на то время сразу пригласил в Польшу, чтобы купить технику, помочь с машиной, со всем. Мы остались даже без личных вещей, без одежды, без ничего. И так, мы начали отлаживать чуть-чуть работу.

В мае мы поехали первый раз в Бахмут уже работать на Востоке, как журналисты, и мы понимали, что в оккупацию мы больше попадать не хотим, нам не понравилось, поэтому мы уже ездили, как в командировку. Мы жили в Бахмуте, пока можно было, работали там, потом выехали, и когда уже начали подрывать мосты в Бахмуте, мы понимали, что путей отступления очень мало.

Мы жили в Славянске, до сих пор мы приезжаем в Донецкую область живем в Славянске, едем куда-то делаем репортажи и возвращаемся. И вот у нас в Славянске такая база, что мы уверены, что пока мы там не попадём, то есть там ракета прилететь может, но точно это не будет такая быстрая оккупация, как была в первые дни, как это было там, в Луганской области, например.

Выжили все, выехали все, все живы здоровы, и мы сохранили команду, это была главное. И всё остальное, потом наладилось: рабочие процессы, людей организовали на новых местах, помогли с жильём, со всем остальным. Доноры нам очень помогли, и мы выдохнули, начали просто работать, но не из Донецкой области.

Корнелия Козонак: - И сейчас вы в Славянске?

Анастасия Шибико: - Нет, мы приезжаем туда, работаем, мы уезжаем, команда не ездит в Донецкую область, только я с мужем. Я понимаю, что ни у кого из  них  нет такой физической и психологической подготовки и умений такмеда и всего остального. И мне как-то не сильно нравится вот эти переживания, когда кто-то из твоих подчинённых поехал куда- то что- то делать в условиях войны, так как я работаю в условиях войны с 14 года, я понимаю, что лучше я сама это сделаю. Они просто мне помогают, как продюсеры организовать на месте всё.

Корнелия Козонак: - А сейчас, где находится редакция?

Анастасия Шибико: - У нас офиса нет, наш офис разбомбили в Бахмуте авиационным ударом, но это было наводка. Офиса у нас нет, у нас люди в очень разных городах. Много в принципе в Киеве и в области, мы думаем, что мы, возможно, будем делать офис в Киеве для части команды, но у меня есть люди в Одессе, в Одесской области, в Киеве, Киевской области, в Харькове, и это очень разные города.  В Днепре... и, к сожалению, нельзя их всех привести в один город, посадить и сделать им офис. Нам очень бы хотелось, но, к сожалению, сейчас не получится. Мы только один раз все виделись офлайн.

Корнелия Козонак: - А как видите в дальнейшем, что можно улучшить или что улучшилось, что-то поменялось в вашей повседневной работе?

Анастасия Шибико: - Стало сложнее получать информацию на местах.  То есть раньше мы могли сами поехать посмотреть, а сейчас на это надо очень много ресурсов, времени, это небезопасно, поэтому нам приходится анализировать очень большое количество информации, общаться с большим количеством людей и искать где-то какие-то новостные темы, в принципе, где-то в интернете или просто звонить волонтёрам, знакомым, чиновникам и спрашивать их.

Раньше было легче, ты сидишь просто на месте, ты сел в машину или своими ногами пошёл куда-то, посмотрел: а, вы там деньги списали, ремонт не сделали, ай-яй-яй.

Сейчас надо очень много анализировать и конкретно ездить, проверять, и это посложнее, но я думаю, что в условиях полномасштабного вторжения, в условиях работы в экзиле, мы всё- таки остались локальным медиа, и таким хорошим локальным медиа, и мы планируем дальше оставаться локальным медиа именно Донецкой области, не расширяться.

Единственное, мы больше освещали север Донецкой области, там не было независимых локальных медиа или просто вообще не было медиа, то есть это Бахмут и там соседние громады. Сейчас мы в принципе освещаем всю область.