Сергей Смирнов — российский журналист, главный редактор портала «Медиазона», оппозиционного медиа, который пользовался популярностью в России до тех пор, пока правительство Путина не объявило его иностранным агентом после массированного нападения России на Украину. «Медиазона» была основана Марией Алехиной и Надеждой Толоконниковой, которые являются соучредителями протестной группы Pussy Riot. Через несколько месяцев после начала войны всей команде журналистов пришлось бежать из страны и начать работать за границей. Я встретила Сергея Смирнова в Кишиневе в декабре прошлого года на семинаре, организованном Ассоциацией Transparency Trust Talk из Берлина в сотрудничестве с Центром Журналистских Расследований. Семинар, предназначенный для журналистов и сторонних лиц, был призван помочь им противостоять давлению в стране, защитить права репрессированных и тех, кто вынужден работать из изгнания, - проинформировать как можно больше людей о том, что происходит в России, но а также охватить как можно больше граждан России правильной информацией, особенно в контексте агрессивной войны в Украине. 

«Медиазона» совместно с BBC и группой волонтеров ведет проект о российских солдатах, погибших во время войны на Украине. Каждые две недели они объявляют количество погибших солдат, которых документируют. Публикуют информацию только о тех, на счет кого найдены доказательства того, что они умерли: либо в соцсетях, либо на могилах на кладбищах с их именами. «Скоро официально будет 40 000 солдат. Хотя это, конечно, не окончательная цифра, есть и множество других. Но нам остается лишь умножить те факты, которые мы задокументировали, доказательствами", - говорит российский журналист.

„Я главный редактор Медиазона. Я из Москвы, но сейчас нахожусь в эмиграции. То есть я не представляю российских журналистов внутри страны”,  — так представился Сергей Смирнов, когда мы начали разговор. Мы говорили о прессе в России, той, что осталась в стране, и той, которая эмигрировала. «Мы осознаем, что можем никогда не вернуться в страну. Авторитарные режимы могут оставаться у власти очень долго", - говорит Сергей. Команда, которую он возглавляет, осталась лояльной к обществу из России и работает на него, но, говорит Сергей, там все сложнее влиять на общественное мнение - "много давления и страха, но и безразличия".

Корнелия Козонак - Каково работать из за границы для российской публики?

Сергей Смирнов - На самом деле, нет никакой большой разницы, с нашей точки зрения, по сравнению с той работой, которую мы делали раньше. Потому что часть работы, которую мы делали раньше, мы ее делаем и сейчас И сейчас наша специализация это суды, права человека, уголовные дела. В суды мы продолжаем ходить внутри страны, писать об уголовных делах  продолжаем, и только из за репрессий вынуждены были уехать. Мы объявлены иностранными агентами, я лично объявлен иностранным агентом. У меня был обыск дома, я сидел сутки ареста. Поэтому, в итоге, после начала войны, когда стали сроки по 10 лет за fake news, пришлось уезжать.

- Вы говорите, что продолжаете ходить в суды?

- У нас есть люди, которые ходят для нас в суды, мы ведем онлайн из судов, мы общаемся с людьми в России, мы пишем новости. То есть, в принципе, по большому счету, есть такое впечатление, что человек должен находиться внутри России, и что-то у него происходит в России. На самом деле, очень мало что происходит, я имею ввиду из того , что надо идти и смотреть своими глазами. Ты обычно работаешь с документами, с базами данных, с дата журналистикой. То есть твое личное присутствие на месте далеко не обязательно. Это где то, наверное, 95% работы. Когда мы были в России, мы примерно так же работали. То есть ты не ходишь, где то бегаешь, собираешь информацию, а ты обычно сидишь за ноутбуком и анализируешь документы, разговариваешь. Мне кажется, сейчас журналистики стала в основном именно такой, когда твое личное присутствие не обязательно. А репортажи - это такой жанр, который в России на самом деле умер достаточно давно. В общем, это большая проблема.

 

- Как работают ваши коллеги в России? На них нет прессинга сейчас из за того, что они  общаются с вами?

- Мы стараемся соблюдать меры безопасности. Это люди, которые не напрямую связаны с редакцией. У нас есть волонтеры, сочувствующие нам помогают. Но, конечно, для журналистов это большой риск с учетом уголовных дел, и с учетом нашего статуса. Мы, конечно, стараемся их обезопасить. Проблема заключается в том, что на 100% мы не можем их обезопасить никоим образом, потому что право в России совсем не работает. И что бы ты ни придумывал, какие-либо схемы,  людям внутри страны все равно грозят риски, если они сотрудничают с независимыми медиа.

- А есть еще в России среди прессы критическая масса или журналисты, которые могут еще что то поменять внутри?

- Внутри России нет, практически таких нет. Вернее, они, может быть, и есть, но они не могут ничего писать. Там интересный момент. То есть, в принципе, журналисты критически настроенные есть. Другое дело, что они не могут критиковать власть, только если в отдельных вещах, не связанных с главными темами. А критика,  войны и всего, что связано с войной, с жертвами войны - это все нельзя. Критиковать власть тоже достаточно опасно. У тебя что остается? Какие то социальные темы. Но это проблема, о которой люди пишут. Они, конечно, хотят уходить в эту тему, Но в целом надо понимать, что цензура у тебя очень серьезная. Например, нельзя писать слово „война” про события в Украине, ты должен писать только СВО. Любые медиа должны писать это слово, иначе их заблокируют, потому что большинство медиа независимых заблокированы. То есть мы работаем из под блокировки, и у нас очень много соцсетей заблокировано. Наши читатели используют VPN и так далее. Но внутри России ты можешь писать только репортажи на какие то социальные темы и что то такое. Это буквально единственная возможность сделать независимую журналистику. И журналисты крайне ограничены внутри страны в написании материалов. Мы, кстати, в том числе из-за этого и уехали.

- А как вы доходите до русского читателя? С достоверной информацией, с проверенными  источниками?

- У нас мало изменился читатель с началом войны. Все таки нашему сайту девять лет, и наши читатели всегда были настроены оппозиционно, читали независимую прессу. То есть мы не особо их потеряли, они все есть. В этом плане, по нам не очень ударила даже блокировка, потому что наши читатели были довольно продвинутые технически, и все поставили VPN и так далее. Болезненнее скорее, получение новой аудитории. Нас нет в поисковиках, потому что мы иностранный агент. В Яндексе мы не всегда, и это плохо, потому что Гугл нас считает довольно сомнительным сайтом. В России заблокирован этот основнай момент - выход к новой аудитории, которая что-то пытается найти. А основной читатель  - он остался,  все таки наш сайт достаточно оппозиционно известный, и люди, которые хотят узнать про суды и про информацию, идут к нам. Мы занимаемся дата исследованием.

Мы, например, вместе с Би-Би-Си и группой волонтеров ведем проект по погибшим российским солдатам во время войны в Украине. Каждые две недели объявляем цифру погибших солдат, которых мы знаем. Мы публикуем информацию только о тех, на кого нашли пруфы, доказательства того, что они погибли: либо в соцсетях, либо могилы на кладбище с их именем. Скоро будет 40 000 погибших солдат официально. Хотя это, конечно, не окончательная цифра их гораздо больше. Но надо просто умножать, те, которые мы документировали с пруфами. Могу сказать, что довольно сложно сейчас определить географию читателей. Потому что все системы, которые определяют местонахождение,  им тяжело учитывать VPN. Многие наши читатели в России включают VPN, поэтому мы оцениваем, раньше наши читатели было 90% в России, до блокировки. Сейчас, я думаю, это порядка, может быть, 75 - 80%. Мы видим  по нашему каналу YouTube, там у нас 80% аудитории из России. Так что у нас вся аудитория - в России, и мы не хотим быть медиа для эмигрантов, а пишем о событиях внутри страны.

 

- Как вы думаете, журналисты могут быть силой, которая в состоянии изменить что-либо в России?

- Что касается реальных изменений, изменить - это имеется в виду прекратить войну или повлиять на власть. Я боюсь, в России это сделать сейчас не может никто. Это честно и откровенно. Мне кажется, об этом речь не идет. Слишком сильное полицейское государство, авторитарный режим, который на грани перехода к тоталитарному, с очень большими ресурсами. Мне кажется, что реально повлиять на смену власти и изменение курса мы сейчас не можем, и не может практически никто, в том числе  даже мировые санкции и мировая помощь Украине. Что мы можем делать? Информировать читателей, с ними разговаривать, показывать, что много людей в России придерживаются антивоенных и демократических взглядов. Даже по кремлевским опросам, по самым скромным кремлевским опросам, этих людей как минимум 20%, а то и 25%. Даже если мы возьмем 20%, это около 25 – 30 миллионов человек. То есть это много даже по их подсчетам, С нашей точки зрения, таких людей еще больше. Но люди боятся. Люди опасаются. В России очень опасно показывать свою позицию. Ты говоришь слово война, выходишь с протестом, и тебя может забрать в тюрьму просто за это. И много кто сидит уже. Но при этом репрессии нельзя назвать массовыми. Тут надо обязательно четко определять, потому что рисков очень много. Очень много показательных дел. Но пока нельзя назвать все эти репрессии массовыми, потому что несколько сотен политзаключенных в России, это не тысяча, не десятки  тысяч, которые выходили бы на улицы и протестовали. А сидят только сотни, в основном. Часть - известные политики, часть - просто активисты. Репрессии постоянно усиливаются. Но опять, это не массовые репрессии. В неделю может быть, одно - два уголовных дела. Даже можем сравнить с Беларусью, где их гораздо больше. С другой стороны, все знают про эти  дела, и это запугивает  общество в целом.

 

- Думаю, это показательные случаи. Чтобы  запугать, посеять страх. А как вы смотрите на то, что Россия влияет на постсоветские страны? Я была недавно в Кыргызстане, там тоже внедрили  закон об иностранных агентах. Пытаются это сделать и в  Казахстане, и, по-моему,  в Узбекистане. Как-то Россия влияет, и довольно сильно, на эти страны.

- Да, это правда. Но тут же надо понять, что у Путина есть большая цель: восстановление Советского Союза. И в принципе, я думаю, он рассматривает все постсоветское пространство, как случайно потерянное, и к этому надо относиться просто как к тому, о чем он думает. Но все таки ты должен знать, о чем думает человек, который пытается захватить и разрушить другую страну. Он в принципе считает, что необходимо вернуть как можно больше территорий. Не всегда это должно быть обязательно присоединение. Вот прямо формально он должен контролировать. И, конечно, он хочет контролировать все страны постсоветского пространства, максимально влиять. И я думаю, это мы видим далеко не только в Казахстане, в Кыргызстане, можно всю территорию взять, по большому счету. Взять Грузию, взять Армению. То есть попыток очень много. И у вас в Молдове сколько было попыток путинских влиять. Это его логика, он так устроен. Нам надо на все это влиять. К большому сожалению, Кыргызстан как самая свободная страна в Центральной Азии, идет не очень хорошим путем. В последнее время это очень тревожно. Репрессии на журналистов, заблокированные сайты, радио Свободы, KLOOP. Это очень большая проблема. Мы, конечно, за этим следим, но мы очень надеемся, что у киргизстанцев есть все таки большой опыт борьбы за свои свободы, и они не допустят установления диктатуры.  Причем нельзя сказать, что Россия дает распоряжение. Это же такая история, что просто режиму выгодно поддерживать хорошие отношения, делится опытом.  Россия считает, что распространяет свое влияние, финансово поддерживая. И да, такая цель стоит, Это довольно тревожно.

 

-Журналистам надо, быть начеку  в своей работе, чтобы не  допустить  полицейского государства.

 

- Легко сказать, не всегда легко сделать, к сожалению, особенно учитывая, какие ресурсы есть у той же России. Да и сейчас в Кыргызстане тоже, когда ресурсов у власти много, когда она довольно аккуратно действуют. Путин же довольно аккуратно действовал, очень поступательно, не резкими шагами, а медленно,вот так, шаг за шагом, отнимая все эти свободы, при этом раздавая деньги. И этот аккуратный авторитаризм, этот ползучий авторитаризм очень опасен.

 

- Как финансируется ваше медиа?

 

-Сейчас поменялось основное финансирование, потому что мы иностранные агенты. А в значительной мере это гранты и краудфандинг. А до войны, основой нашего существования был краудфандинг. На февраль 2022 года мы собирали 60 000 $ в месяц, может поменьше, где-то  больше 50 000 $.

 

-От читателей?

-От читателей и подписчиков. До этого у нас было более 9000 подписчиков платных на наш медиа. Причем у нас никакого пейволла нет, это не пейволл, а добровольные подписки. И, конечно, санкции разрушили полностью нашу краудфандинговую модель, потому что все русские карточки отключили, и мы вынуждены были сильно перестраивать модель. Мы частично сейчас краудфандинг восстановили, но не полностью, потому что мы не можем больше собирать деньги внутри России. Мы сейчас собираем только от тех, кто уехал за границу и имеет иностранные карты. Мы восстановили где то треть от прежней суммы краудфандинга. То есть все равно значительная часть нашего бюджета сейчас - это краудфандинг наших читателей

 

-Да. Это очень интересно. Но у нас в Молдове еще нет такого опыта.

-Вы знаете, у нас очень большой прорыв был, когда ФБК, Фонд борьбы с коррупцией Навального стал собирать деньги и стал очень успешно собирать деньги. И это придало импульс всему условно гражданскому обществу, всей политизированной оппозиции, что можно собирать. И довольно быстро люди  научились жертвовать организациями, которые они поддерживают.  У Фонда борьбы с коррупцией был бюджет в несколько раз больше нашего по собранным деньгам. Например, в одной Москве несколько миллионов человек. А наши основные читатели и подписчики это, конечно, крупные города, это люди с определенным доходом, на которых мы всегда  ориентировались. Вы можете  не купить чашку кофе, а подписаться на нас. Это примерная подписка в 2-3 доллара, 2-3 евро,  она же самая хорошая. Обычно средняя подписка, кстати, была около 390 рублей,  это 5 $ в то время. Это средняя подписка нашего читателя. Получается, вы не покупаете кофе или два кофе, или пиво, но подписываетесь на независимые медиа. Это такая модель. И она очень хорошо работала в какой то момент. Но, видите, власти пришли и все это разрушили, санкции все это разрушили, и теперь собирать нам нельзя, потому что независимые СМИ либо иностранные агенты, либо нежелательные организации. Фонд борьбы с коррупцией, кстати, они теперь вообще экстремисты и скоро будут террористами признаны. То есть, собирать деньги в России не можешь, потому что это очень опасно для подписчиков.

 

-А как вы существуете за границей? Белорусские журналисты в изгнании жаловались, что из за войны и из за отношения к России, и у них проблемы, и что их всегда кладут в одну связку с российскими журналистами. Им тяжело работать за границей, как и русским.

-Работать за границей не идеально. В любом случае у тебя проблема с документами. У тебя не очень легко с легализацией. Но мне кажется, мы все таки как то это сделали. Идеальных ситуаций нет, ну какая тут может быть идеальная ситуация, понятно, что эмиграция это плохо и нет какого-то стабильного дохода, у тебя более высокие налоги в Европе, чем были в России. То есть.

 

-А каково отношение людей, когда они узнают, что вы из России?

-Ни с чем таким ужасным мы не сталкивались, хотя мы в разных странах живем. Мне кажется, это несколько преувеличенная проблема на бытовом уровне. Это  в большей степени проблемы на уровне государства и ограничений. То есть больше бьют государственные ограничения, нежели личная реакция людей. Но это же, по моему, довольно логично. И всегда, мне кажется все происходит примерно так. Наверное, бывают какие-то инциденты, но я лично не сталкивался за два года ни с какими большими проблемами. Например, если у тебя российский паспорт, чтоб у тебя были проблемы с банком. У тебя скорее будут проблемы с документами, с обменом документов, но не на уровне обычных личных отношений.

 

-В Европе невозможно уже использовать карточки российские?

-Нет, это огромная проблема. Ты не можешь использовать российские карточки, а западные банки очень неохотно открывают счета россиянам. Причем это даже есть общее ограничение. Просто они боятся рисковать, боятся проверок. Им удобнее перестраховаться и не работать с российскими клиентами. То есть банки не специально против тебя, они просто не хотят себе лишних проблем. Зачем нам нужны эти 20 клиентов из России, потом нас будут проверять, санкции, все прочее, мы просто не открываем счета и все.

 

-Насколько я знаю, здесь, в Молдове, работают российские карточки.

-А я не знаю. Мы с коллегами здесь без российских карточек. У меня нет российской карточки давно, у меня давным- давно европейские карточки.  Когда ты не хотел уезжать, и ты сталкиваешься с проблемами, со статусом, с легализацией, тем более с банком, это, конечно, понятно, что раздражает, особенно учитывая то, что значительная часть людей, кто уехал, они абсолютно антивоенных взглядов и подвергались преследованию. Все это вызывает  эмоциональное недовольство. Но мне кажется, на фоне войны, на фоне миллионов беженцев из Украины это все не выглядит какими то катастрофическими последствиями. Ну, понятно, что эмиграция - просто тяжелая штука. И не только эмиграция, а то, что не видится возможным в ближайшее время вернуться в Россию. Давайте не будем питать иллюзий, да? Приходится считать, что мы уезжаем навсегда. Посмотрим, что будет дальше. Есть надежда на молодежь, но есть ведь авторитарные режимы, которые правят десятилетиями, Иран, Венесуэла. Сколько там было выступлений и сколько людей явно против режима. Но режимы удерживаются  и хорошего мало.

 -Спасибо вам.